Так и сегодня. Вместе со Швейком в канцелярию полковника нагрянули разные военные чины. Пока полковник читал препроводительную бумагу, адресованную штабу бригады и составленную майором из Перемышля, они молча ожидали, что произойдёт дальше.
Подпоручик Дуб, однако, продолжал разговор со Швейком в привычной для него милой форме:
— Ты меня ещё не знаешь, но когда меня узнаёшь, подохнешь от страха!
Полковник обалдел от письма майора, так как тот диктовал эту бумагу, ещё находясь под влиянием лёгкого отравления алкоголем.
Несмотря на это, полковник Гербих был всё же в хорошем настроении, так как со вчерашнего дня боли прекратились и его большой палец вёл себя тихо, словно агнец.
— Так что вы, собственно, натворили? — спросил он Швейка так ласково, что у подпоручика Дуба от зависти сжалось сердце и он поспешил ответить за Швейка.
— Этот солдат, господин полковник, — представил он Швейка, — строит из себя дурака, дабы прикрыть идиотством свои преступления. Правда, я не ознакомлен с содержанием присланной с ним бумаги, но тем не менее догадываюсь, что этот негодяй опять что-то натворил, и в крупном масштабе. Если вы разрешите мне, господин полковник, ознакомиться с содержанием этой бумаги, я, безусловно, смогу вам дать определённые указания, как с ним поступить. — Обращаясь к Швейку, он сказал по-чешски: — Ты пьёшь мою кровь, чувствуешь?
— Пью, — с достоинством ответил Швейк.
— Вот видите, что это за тип, господин полковник, — уже по-немецки продолжал подпоручик Дуб. — Вы ни о чём не можете его спросить, с ним вообще нельзя разговаривать. Но когда-нибудь найдёт коса на камень! Его необходимо примерно наказать. Разрешите, господин полковник…
Подпоручик Дуб углубился в чтение бумаги, составленной майором из Перемышля, и, дочитав до конца, торжествующе воскликнул:
— Теперь тебе, Швейк, аминь. Куда ты дел казённое обмундирование?
— Я оставил его на плотине пруда, когда примерял эти тряпки, чтобы узнать, как в них чувствуют себя русские солдаты, — ответил Швейк. — Это просто недоразумение.
Швейк подробно рассказал подпоручику Дубу, как он настрадался из-за этого недоразумения. Когда он кончил свой рассказ, подпоручик Дуб заорал на него:
— Вот теперь-то ты меня узнаёшь! Понимаешь ты, что значит потерять казённое имущество? Знаешь ли ты, негодяй, что это значит — потерять на войне обмундирование?
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, — ответил Швейк, — знаю. Когда солдат лишается обмундирования, он должен получить новое.
— Иисус Мария, — крикнул подпоручик Дуб, — осёл, скотина ты этакая, если ты и впредь будешь так со мной шутить, то ещё сто лет после войны будешь дослуживать!
Полковник Гербих, сидевший до сих пор спокойно и деловито за столом, вдруг сделал страшную гримасу, ибо его палец, который до сих пор вёл себя смирно, из тихого и спокойного агнца превратился в ревущего тигра, в электрический ток в шестьсот вольт, в палец, каждую косточку которого молот медленно дробит в щебень. Полковник Гербих лишь рукой махнул и заорал диким голосом, как орёт человек, которого медленно поджаривают на вертеле:
— Вон! Дайте мне револьвер!
Это был дурной признак, поэтому все выскочили вон вместе со Швейком, которого конвойные вытолкали в коридор. Остался лишь подпоручик Дуб. Он хотел использовать этот подходящий, как ему казалось, момент против Швейка и сказал готовому заплакать полковнику:
— Господин полковник, позвольте мне обратить ваше внимание на то, что этот солдат…
Полковник замяукал и запустил в подпоручика чернильницей, после чего подпоручик в ужасе отдал честь и, пролепетав: «Разумеется, господин полковник», — исчез за дверью.
Ещё долго потом из канцелярии полковника были слышны рёв и вой. Наконец вопли прекратились. Палец полковника неожиданно опять превратился в агнца, приступ подагры прошёл, полковник позвонил и снова приказал привести к нему Швейка.
— Так что, собственно, с тобой приключилось? — по-прежнему ласково спросил полковник Швейка. Всё неприятное осталось позади. Он снова почувствовал себя прекрасно и испытывал такое блаженство, словно нежился на пляже на берегу моря.
Дружески улыбаясь полковнику, Швейк рассказал свою одиссею от начала до конца, доложил, что он ординарец одиннадцатой маршевой роты Девяносто первого полка и что не знает, как они там без него обойдутся.
Полковник тоже улыбался, а потом отдал следующий приказ: «Выписать Швейку воинский литер через Львов до станции Золтанец, куда завтра должна прибыть его маршевая рота, и выдать ему со склада новый казённый мундир и шесть крон восемьдесят два геллера вместо продовольствия на дорогу».
Когда Швейк в новом австрийском мундире покидал штаб бригады, он столкнулся с подпоручиком Дубом. Тот был немало удивлён, когда Швейк по всем правилам отрапортовал ему, показал документы и заботливо спросил, что передать господину поручику Лукашу.
Подпоручик Дуб не нашёлся сказать ничего другого, как только «Abtreten!», и, глядя вслед удаляющемуся Швейку, проворчал про себя: «Ты меня ещё узнаешь, Иисус Мария, ты меня узнаешь!»
На станции Золтанец собрался весь батальон капитана Сагнера, за исключением арьергарда — четырнадцатой роты, потерявшейся где-то при обходе Львова.
Попав в местечко, Швейк очутился в совершенно новой обстановке. Судя по всеобщему оживлению, недалеко был фронт, где шла резня. Всюду стояли пушки и обозы; из каждого дома выходили солдаты разных полков, среди них выделялись германцы. Они с видом аристократов раздавали австрийским солдатам сигареты из своих богатых запасов. У германских кухонь на площади стояли даже бочки с пивом. Германским солдатам раздавали пиво в обед и в ужин, а вокруг них, как голодные кошки, бродили заброшенные австрийские солдаты с животами, раздувшимися от грязного подслащённого отвара цикория.